Инвайромент Святослава Пономарева “Внутренняя охрана”
Неожиданное название не является ни шуткой, ни только знаком предупреждения, долженствующим отпугивать случайных и незванных пришельцев. Оно несет в себе эзотерический, то есть сокровенный, многоуровневый смысл. Однако оно не случайно звучит как табу или, точнее, как сигнал к повышенному вниманию, сосредоточенности и даже осторожности.
Невидимая «внутренняя охрана» призывает входящего умерить праздное любопытство, оставить надежду на зрелище-развлечение, на шоу или «тусовку», и даже на культурно-потребительское поглощение продуктов современного искусства (будь то музыка, живопись, инвайромент в целом).
Это не те ключи, что откроют охранные двери длинного, в сторону Храма указующего, аудиовизуального ряда. Само название призывает настроиться на ритуально-медитативный лад, чтобы разделить с художником и музыкантом Святославом Пономаревым его трудный опыт продвижения от внешнего к внутреннему, вместе с ним соучаствовать в постепенном открытии мистически-потаенных измерений видимого и слышимого, того, по сути, нематериального действительно «внутримирового» пространства, которое не может быть, очевидно, не лежит на поверхности восприятия; относительно этого «внутримирия» вся видимая территория экспозиции и звучащая в нем музыка — лишь посредники, проводники, путеводные нити для Сверхрационального Знаниия для возможного контакта с миром оживающих Мифов и той Тайной Силой, что в силах восстановить связь времен, сочетая Настоящее с заветами Архаики, с эзотерикой древних цивилизаций - с пранаследством культуры, ущербная тень которого - наш усредненно-современный мир.
Компоненты инвайромента (архитектоника инсталляций, картины, медитативная музыка и сама тишина, оттеняемая шумовыми фактурами звучаний) — все это во взаимно-дополнительности выстраивает своего рода магическую цепь — эта совокупность средств и должна способствовать «измененному состоянию сознания» и переориентации восприятия, вводит в особую атмосферу действа-содейства-созерцания и погружения...
И материалы художника, и инструментарий музыканта (от металлолома до семплера) это подспорье для сосредоточенного предстояния перед загадкой Бытия и внимания тем вещим вестям, которые непереводимы на язык слов, понятий, конкретных фактов и т. п., требуя своего воплощения в искусстве, которое как бы стремится к своим пределам, воскрешая обстановку и установку ритуала, наследуя магии и культу.
Чувствуется ностальгия по древнейшему синкретизму, где миф и обряд, искусство и знание еще не расчленились в своей обособленности. И это, отчасти, восстановимо средствами современного или, точнее, «постсовременного» синтеза искусств, где правомочно сочетание, казалось бы, несовместимого. Отсюда сочетание или взаимоналожение различных слоев-планов экспозиционного инвайромента, где так или иначе прослеживается мотив «вечного возвращения» к истоку эзотерических традиций, указывая направление:—«на Восток!» и где гак разнообразны подступы к его заповедным пределам. Пространственное устроение экспозиции несет в себе намеки на структуру Египетского Храма и Пирамиды, в живописи возникают мотивы магических знаков древних культов, иероглифов и археологических, раскопок этих указателей «мест Силы» в сакральной географии Египта.
В музыке через железно-шумовую агрессию индустриального стиля и медитативно-психоделичную электронику современного Нью-Эйджа проступает ритуальное пение тибетских монахов или пение суфиев (этих эзотериков Ислама).
Характерны ориентации: Тибет, Египет, отчасти эзотерический Ислам, отсылы к мертвым или живым, но вечным в своей твердой силе традициям, обращения к тем невидимым Посвященным, которые быть может и теперь хранят тайны древней Агарты в горах и пещерах Тибета, Гималаев, Памира. Древний Восток — Ориент-Ация для человека Севера, переживающего сумерки богов.
Пароль для внутренней охраны: «готовность к неизвестному, к совместному с автором (или проводником) опыту возможной инициации (посвящение, восхождение, уровнем выше, качественно-духовного сдвига).
Инициация предполагает отсев и отбор; и аудитория и даже автор не имеют гарантии полноценного вхождения во «внутреннее пространство» Если и экспозиция и действо тщательно продуманы, срежиссированы на уровне формального исполнительства, то переход через охраняемый порог требует, можно сказать, «внутренней импровизации», отзывчивости к наитию свыше, конечно непредсказуемому, тем более, что предполагаемый проект-действо — это лишь проекция-набросок некоего еще недопроявленного ритуального комплекса, лишь шаг на пути в бесконечность, последовательность шагов-звеньев магической Цепи!
Художник вместе с «приглашенной» им невидимой охраной, словно Сталкер, прокладывает маршрут в некую заповедную Зону с ее особыми законами.
Условность искусства страхует от самонадеянного и преждевременного отождествления поискового процесса с предметом исканий. Пока всматриваясь в рябь мерцающих на поверхности картин точек или вслушиваясь в наплывы звучаний, он лишь где-то на горизонте предвидит заветную точку схода — выход в абсолютно Иное, действительно внутреннее Запределье.
Но при этом он опирается на долгую культурную память и на предвидение интуиции: ретроспективно, как археолог, и гадательно, как прорицатель, отчасти колдун, отчасти путем догадок, он высветляет контуры некоего еще целиком невидимого храма, внутренняя охрана которого не дремлет, порою препятствуя, порою помогая тем, кто решился войти внутрь, переступить пределы...
Сергей Кусков
